Германию заставят вспомнить "насильника-освободителя"

21.10.2008
Источник: Правда.Ру 

Фильм «Женщина в Берлине» выходит в прокат на этой неделе в Германии. «Этот фильм наверняка шокирует Германию, разбередит обиду на русских и станет толчком к диспуту о морали на войне», - пишет в этой связи британская The Times. Картина посвящена, как вы уже догадались, массовым изнасилованиям немок солдатами Красной Армии. Не дает этот сюжет покоя нашим западным партнерам.

По сей день снос монументов советским солдатам, разорение воинских захоронений встречают неоднозначную реакцию в Европе. Совсем другое дело, если под бульдозер пойдут не памятники людям, освободившим мир от фашизма, а восточным ордам оголтелых насильников, принять и оправдать которых невозможно.

«В основу сценария, - сообщает The Times, - положен дневник немецкой журналистки Марты Хиллерс, который она начала вести в берлинском бомбоубежище 20 апреля 1945 года - в день рождения Гитлера, за десять дней до его самоубийства. Она повествует, что за первые несколько дней после взятия Берлина была неоднократно изнасилована советскими солдатами. Такая же судьба постигла многие сотни тысяч немецких женщин, сообщает издание. Военные с криком "Komm Frau!" прочесывали разбомбленные города. В дневнике Хиллерс сообщается, что они предпочитали толстух; описывается сцена, как солдаты долго гонялись между руин за женой местного булочника, пока не повалили ее на землю».

Сценарий фильма не отличается оригинальностью. «Красноармейцам, по большей части малообразованным, были свойственны полная неосведомленность в вопросах секса и грубое отношение к женщинам...», - пишет в статье с говорящим названием «Они изнасиловали всех немок в возрасте от 8 до 80 лет» известный британский «историк», застрельщик темы массовых изнасилований Энтони Бивор.

Его статьи изобилуют жуткими подробностями о насилии в стенах монастыря, роддома («беременные и только что родившие были все изнасилованы без жалости»), статистическими данными: «Хотя как минимум 2 миллиона немок были изнасилованы, значительная их часть, если не большинство, стали жертвами групповых изнасилований». Творчество г-на Бивора не отличается ссылками на документы, а приведенные выше цифры появляются в его работе с таким предисловием: «Один доктор подсчитал, что...» Это, впрочем, не мешает средствам массовой информации широко тиражировать его измышления.

В случае с новым немецким фильмом сообщается, что автор дневника Хиллерс умершла в 2001 году. Ранее она издала дневник анонимно, опасаясь реакции на свои откровения. В 1950-е годы книга была опубликована в Великобритании и США, но немецкое издание было подвергнуто остракизму.

«Впоследствии, - пишет газета, - историки занялись вопросом об изнасилованиях, но немцы уклоняются от разговоров на эту тему - им было больно вспоминать о своих бабушках в таком ключе». В общем, свидетельства уровня Бивора, анонимный дневник, приписываемый умершей 7 лет назад женщине, и удивительно похожие откровения: «полная неосведомленность в вопросах секса», «охотились на толстух» и т.д.

К статье The Times приложены и кое-какие статистические данные. Из них следует, что «в  1945-1948 годах в Германии делалось по 2 млн. абортов в год. В 1947 году советские власти ввиду эпидемии венерических болезней были вынуждены ввести суровые наказания для своих военнослужащих за связи с местными жительницами». Таков фактический материал.

Проблема массового распространения венерических болезней в Германии 1945 года, впрочем, относилась не только к местным женщинам. Известный историк В.Земсков в статье, посвященной репатриации на Родину угнанных на работу в Германию советских граждан отмечает: «С медицинской точки зрения предварительная изоляция репатриантов перед отправкой в СССР была совершенно необходима, так как в их среде были распространены различные инфекционные заболевания, причем удручающе много отмечалось зараженных гонореей и сифилисом».

При этом отмечается, что первоначально Управление по делам репатриации пыталось избежать создания охраняемых палаточных лагерей для репатриантов на оккупированной территории. Людей размещали в жилом секторе, на квартирах местных жителей. Но после ряда случаев самосуда над бывшими «хозяевами» от такой практики пришлось отказаться. Были приняты меры, чтобы защитить немцев от их «работников».

Конечно, отношения советских солдат с населением оккупированных территорий складывались неоднозначно. Иначе не появился бы приказ И.В.Сталина от 19 января 1945 года с требованием не допускать грубого отношения к местному населению. Вновь этот вопрос был поднят 20 апреля 1945 года, когда за подписью Сталина была издана Директива Ставки верховного главнокомандования об изменении отношения к немецким военнопленным и гражданскому населению. В ней требовалось «изменить отношение к немцам как к военнопленным, так и к гражданским».

Объективные предпосылки для появления таких приказов, безусловно, были. В сборниках историка А.Драбкина «Я дрался на...» собраны расшифровки интервью с ветеранами ВОВ. Вот фрагмент записи воспоминаний ветерана Борисова Михаила Федоровича: «Желание мстить, когда вошли на немецкую территорию, было. Ребята иногда придут в дом, дадут очередь из автомата по разным портретам, по шкафам с посудой... И в то же время я видел своими глазами, как полевые кухни кормили местных жителей. Вскоре после перехода границы Германии был издан приказ, регламентирующий поведение на оккупированной территории. Хотя до этого мы знали одно - убей немца, и четыре года жили этим. Этот переход давался очень тяжело. Судили многих».

За соблюдением приказа следили жестко. Не стоит забывать, сколь «заорганизованной» структурой была РККА. За соблюдением воинской дисциплины, морального и политического состояния бойцов следили как непосредственные командиры, так и политработники. Соблюдение законности контролировали Особые отделы и органы военной прокуратуры. Кроме того, в частях действовали партийные и комсомольские организации.

Показательный случай вспоминает ветеран Василий Павлович Брюхов. Он рассказывает о судьбе своего сослуживца, командира танка лейтенанта Иванова с Белгородчины. Румыны сожгли его деревню, в подожженном сарае погибла жена Иванова и двое маленьких детей.

Часть оказалась на территории Румынии, в городе Крайово: «выпили и пошли с механиком искать молодку... Зашли в дом, в комнате молодка лет двадцати пяти сидит, пьют чай. У нее на руках полуторогодовалый ребенок. Ребенка лейтенант предал родителям, ей говорит: «Иди в комнату», а механику: «Ты иди, трахни ее, а потом я». Тот пошел, а сам-то пацан, с девкой связи не имел. Он начал с ней шебуршиться. Она, видя такое дело, в окно выскочила и побежала. А Иванов стук услышал... Ну он ей в вдогонку дал очередь из автомата. Она упала. Они не обратили внимание и ушли...
На следующий день приходят ее родители с местными властями к нам в бригаду. А еще через день органы их вычислили и взяли - СМЕРШ работал неплохо... На третий день суд. На поляне построили всю бригаду, привезли бургомистра и отца с матерью... Объявили приговор: «Расстрелять перед строем. Построить бригаду. Приговор привести в исполнение»...

Действительно, одним из первоочередных действий командования советских войск на оккупированных территориях было налаживание взаимодействия с местными властями и полицией.

Но не стоит думать, что само немецкое население проявляло к советским войскам исключительно братские чувства. Архивы хранят большой массив документов по этой теме. Так, в донесении члена Военного совета 1-го Украинского фронта от 4 апреля 1945 г. читаем: «Отношение немецкого населения к Красной Армии на ранее занятой территории Германии остается враждебным. Они совершают диверсионные акты и помогают скрываться немецким солдатам, оставшимся в тылу войск фронта. Так, во время боев немецкое население города Штренгау всячески вредило нашим подразделениям...»

В Докладе военного прокурора 1-го Белорусского фронта о выполнении директивы Ставки ВГК об изменении отношения к немецкому населению от 2 мая 1945 года отмечалось: «Насилиями, а особенно грабежами и барахольством, широко занимаются репатриированные, следующие на пункты репатриации, а особенно итальянцы, голландцы и даже немцы. При этом все эти безобразия сваливают на наших военнослужащих.
... Есть случаи, когда немцы занимаются провокацией, заявляя об изнасиловании, когда это не имело места. Я сам установил два таких случая.
Не менее интересно то, что наши люди иной раз без проверки сообщают по инстанции об имевших место насилиях и убийствах, тогда как при проверке это оказывается вымыслом».

Однако, несмотря на столь напряженную обстановку, ветераны в своих  воспоминаниях сходятся: в целом отношения с мирным населением складывались нормально - насколько это вообще возможно в условиях боевых действий. Артиллерист Назаров Борис Васильевич вспоминает: «Вокруг наших батарей было очень много немецких беженцев, безоружных немецких солдат, потерявших свои части. Отношение с ними было мирное, они нас даже подкармливали».

Танкист Родькин Арсентий Константинович вспоминает, как в январе 1945 года в их часть пришел немец и принес коробки с нерозданными новогодними подарками. А Петр Ильич Кириченко вспоминает такой случай, произошедший с ним в Пруссии: «Я спускаюсь в подвал. Сначала темно, ничего не вижу. Когда глаза немного привыкли, увидел, что в огромном помещении сидят эти немцы, гул идет, детишки плачут. Увидели меня, все затихли и с ужасом смотрят - пришел большевистский зверь, сейчас он будет нас насиловать, стрелять, убивать. Я чувствую, что обстановка напряженная, обращаюсь к ним по-немецки, сказал пару фраз. Как они обрадовались! Потянулись ко мне, часы какие-то протягивают, подарки. Думаю: «Несчастные люди, до чего вы себя довели. Гордая немецкая нация, которая говорила о своем превосходстве, а тут такое раболепство». Появилось смешанное чувство жалости и неприязни».

Встречались и курьезные случаи. В донесении начальника политического отдела 8-й гвардейской армии о поведении немецкого населения в занятых пригородах Берлина от 25 апреля 1945 г говорится: «В населенных пунктах Вильгельмсхаген и Рансдорф работают рестораны, где имеются в продаже спиртные напитки, пиво и закуски. Причем владельцы ресторанов охотно производят продажу всего этого нашим бойцам и офицерам на оккупационные марки... некоторые военнослужащие поступают явно неправильно, разбрасываясь оккупационными марками. Например, литр пива стоит 1 марку, а отдельные военнослужащие платят по 10 - 20 марок, а один из офицеров отдал за литр пива дензнак достоинством в 100 марок. Начальник политотдела 28 гв. ск полковник Бородин приказал владельцам ресторанов Рансдорфа закрыть рестораны на время, пока не закончится бой» (выд. авт).

Показательными являются и меры, которые советское командование считало первоочередными на оккупированных территориях. Огромное внимание уделялось вопросам снабжение местного населения. 2 мая 1945 года член Военного совета 5-й ударной армии генерал-лейтенант Боков определял основные задачи военных комендатур в Берлине:

«Выявление и учет продовольственных запасов для снабжения населения района, пуск в ход коммунально-бытовых и пищевых предприятий: водопровода, электростанций, канализации, мельниц, пекарен, булочных, консервных заводов, кондитерских и т. д., организация торговли хлебом, картофелем, мясом и изделиями легкой промышленности по удовлетворению нужд населения, открытие бань, парикмахерских, больниц, аптек, швейных и сапожных мастерских».

11 мая были утверждены нормы снабжения продовольствием населения оккупированного Берлина. В Постановлении Военного совета 1-го Белорусского фронта сказано:
«...Исходя из установленных ГОКО норм снабжения продовольствием г. Берлина в среднем на одного человека в день: хлеба - 400 -450 г, крупы - 50 г, мяса - 60 г, жиров - 15 г, сахара - 20 г, кофе натурального - 50 г (выд. авт), чая - 20 г, картофеля и овощей, молочных продуктов, соли и других продовольственных товаров - по нормам, установленным на месте, в зависимости от наличия ресурсов... доложить Военному совету свои соображения о возможных нормах и порядке выдачи молочных продуктов (выд. авт.) населению Берлина, а также о возможности передачи минимально необходимого самоуправлению Берлина молочного скота из числа трофейного».

Все это, конечно, не отрицает отдельных инцидентов как в Берлине, так и на других оккупированных территориях. Важно, однако, понимать, что преступные действия жесточайшим образом пресекались командованием. Перед строем расстреливали своих, героев, прошедших войну и дошедших до Берлина. Эти жестокие меры предпринимались с целью не допустить насилия над мирным населением. Напротив, огромные силы были затрачена на то, чтобы уберечь гражданских лиц, накормить, снабдить всем необходимым, в том числе молоком и кофе.

Конечно, подавая историю в стиле Бивора или фильма «Женщина в Берлине» нетрудно добиться эффекта «наверняка шокирует Германию, разбередит обиду на русских». Если историю тщательно забыть, а потом заменить ее эрзацами, так и случится. Нетрудно поднять в таких условиях «диспуту о морали на войне». Нужно только вспомнить и Валентина Пикуля, который так описывает ситуацию в западной зоне оккупации:

«Нюрнберг! Как он был страшен в те годы... Американский солдат, удовлетворяя половой инстинкт прямо в подворотне, грубо сказал раскрашенной немке:
- Не все в Германии так уж и погано, как об этом писали в наших газетах. Благодарю вас, фрау!
Немка заплакала от женского стыда:
- Я ведь не проститутка... вдова капитана! У меня трое голодных детей, а что получишь от вас по карточкам?
"Джи-ай", ухмыльнувшись, протянул ей чулок:
- Можешь обменять на кофе... идет?
- А где второй?
- Если хочешь иметь пару, то второй получишь завтра на этом же месте. Сам я не приду, но пришлю вместо себя своего хорошего друга - со вторым чулком!..»

Об этих эпизодах западная пресса отчего-то предпочитает не вспоминать.